| Аннотация | Исследовательской задачей настоящей статьи стало выявление общей картины политической идентичности японцев в ее динамике через отношение к конкретным политическим проблемам, идеям и доктринам, через представления о роли своей страны в мире, отношение к «значимым другим» и собственной военной истории, определение основных различий между идентичностью на макро- и микроуровнях в период формирования официального курса по превращению Японии в «обычную страну». Решение этой задачи актуально для выстраивания конструктивной политики России в отношении Японии, более успешного нахождения областей и форм эффективного сотрудничества. В статье анализируется серия специальных и лонгитюдных исследований, характеризующих смену поколений за последние 20 лет, с целью определения, насколько изменились политические предпочтения японцев в реперных точках, отражающих их политическую идентичность, и какие из этих точек позволяют выделить значимые детерминанты. В качестве ключевой детерминанты из данных опросов авторы вычленили степень устойчивости пацифистского самосознания и проанализировали кумулятивное действие нескольких факторов формирования пацифизма как ядра политической идентичности японцев — а) архетипического принципа гармонии (ва), выражающегося в склонности японцев сглаживать потенциально конфликтные ситуации и в выдающейся способности к адаптации; б) длительного влияния конструктивистской парадигмы в политической риторике вокруг проблемы национальной безопасности; в) воздействие пацифистского культурно-политического дискурса; г) сложившегося после войны комплекса виктимности и д) отсутствия в обществе явного ощущения военной угрозы. Вместе они позволяют считать, что пацифистская самоидентификация имеет большой запас прочности, и говорить о бифуркации современной политической идентичности японцев, которая испытывает разновекторное давление «силовой» стратегии политического реализма и ценностных подходов конструктивизма. Авторы выясняют основные направления стратификации политической идентичности японского общества, указывают на некоторые намечающиеся тенденции в области представлений о политике в сфере безопасности, делают выводы о реальном месте и влиянии рефлексии о российскояпонской территориальной проблеме в структуре политической идентичности японцев. |
|---|